Петер внимательно смотрел под ноги, изо всех сил стараясь не запнуться об очередную ступеньку; примерно на пятом этаже парнишке всерьез начало казаться, что все эти лестницы никогда не закончатся, сливаясь в единый бесконечный кошмар. Пожалуй, высота родной его рейвенкловскому сердцу башни – одна из самых досадных вещей, не считая родного его рейвенкловскому сердцу брата, которая омрачала жизнь Шлафлоса в Замке. Немец тяжело вздыхает, с явным усилием приподнимая ноги, и, в слегка небрежном жесте, проводит рукой по волосам, липким и неуместно розовым. Петер останавливается и смотрит на измазанные пальцы, а затем, скривившись, вытирает жижу о поручень одной из движущихся лестниц. Та, с тихим скрипом, отодвигается, и парнишка еле успевает соскочить. Если бы речь шла не о лестницах, Петер  мог бы с уверенностью сказать, что скрип прозвучал несколько обиженно.
   Все тело неприятно ноет, словно до Больничного Крыла он протащил не щуплого Даниэля, а старательно откормленного горного тролля, а голова, непривычно тяжелая, гудит, гудит голосами безумной Мелифуа, напуганной Лонгстокинг, сдавленным писком первокурсников. Отвратительный день.
- Ich werde nie raus aus dem Schlafzimmer,* - бубнит Шлафлос, скорее всего обращаясь к каким-то высшим наблюдателям.
Он не замечает, когда земля под ногами становиться ровной, а нескончаемые лестничные пролеты сменяются долгим витиеватым коридором; на очередную загадку вычурного заумного, как и все студенты, живущие по другую его сторону, портрета парнишка отвечает автоматически, даже не задумываясь. И отвечает правильно, потому как тот услужливо отодвигается, пропуская Петера внутрь залитой солнцем гостиной. Только теперь рейвенкловец в полной мере ощущает, что весь утренний ужас позади, что он остался там, посреди щепок хаффлпаффского обеденного стола и луж маггловской краски.
- Ужасающе выглядишь, Шлафлос! – слышится откуда-то из глубины помещения. Петер кивает, даже не потрудившись взглянуть на говорящего.
     Где-то там, на противоположном конце гостиной, триумфально развалившись в кресле, разместился Ральф Скамандер. Его длинные светлые волосы собранны в тугой пучок на макушке, а на лице не видно следов косметики, и это единственные, хоть и призрачные, доказательства того, что перед нами предстал именно он, а не его родная сестра. Точная копия юноши, долговязая плоская блондинка Регина не раз успешно выдавала себя за второго близнеца, обводя вокруг пальца самого профессора Снейпа. На самом деле, эта парочка никогда не вызывала у Петера никаких особых эмоций, да и общались они изредка, когда кто-то из старшекурсников снисходил до возни с «малолеткой».
- Ich… ** - студент мотает головой, стараясь сосредоточиться. Его сумка, под завязку забитая крайне важными учебниками, осталась лежать на одной из скамеек в Большом Зале, и Петер почему-то вспоминает об этом факте по мере того, как пробирается ближе к Скамандеру. – Я сегодня многое пережил. – Туманно бормочет он, останавливаясь возле занятого кресла.
- Оно-то ясно, - на целую секунду вкрадчивый тон собеседника кажется мальчишке заботливым. – Можешь взять мою мазь. Помогает расслабиться после таких деньков. – Рейвенкловец кивает на стоящий рядом столик. Две небольшие синие баночки, абсолютно идентичные, как Ральф и Регина, поблескивают своими стеклянными боками в солнечных лучах.
- Спасибо, – коротко говорит Петер, не глядя хватая одну из них.
Окрыленный мыслями о скором отдыхе, немец скрывается из виду так быстро, что Скамандер даже не успевает окликнуть его. Ральф внимательно смотрит на оставшуюся банку, а затем, махнув рукой и лениво потянувшись, вытягивается в кресле, подобно большому ленивому коту.
Петер довольно быстро переодевается: мантия и палочка летят в сторону кровати еще в тот момент, когда парень заходит в спальню пятикурсников. Не глядя, он хватает какую-то рубашку и брюки, а так же одно из тех восхитительных махровых полотенец, которые удается привезти из дома, а затем тихо прикрывает за собой дверь, проскальзывая в душевую.
   Прохладная вода и мыло – пожалуй, это две вещи, кроме тишины душевой, которые сегодня смогли порадовать многострадального Шлафлоса. Рейвенкловец нежится под струйками воды с добрых двадцать минут, а затем, насухо обтершись полотенцем, откручивает крышку одолженной Ральфом баночки. Сладкие ароматы нежно – розовой мази вскоре заполняют все помещение; Петер скрупулезно втирает лекарство в плечи и зудящую поясницу, впалый живот и угловатые бедра тоже не остаются без внимания. Взгляд парня останавливается на собственном отражении в зеркале: бледный и худой, он производит впечатление какого-то причудливого, затравленного зверька. Когда на нем нет одежды, следы, еще позавчера оставленные Артуром, прекрасно видны. Осторожно касаясь одного из красных пятен на шее подушечками пальцев, Петер почему-то вздрагивает; перед глазами, словно вихорь, проносится лицо брата. Плотно сжатые губы, которые холодеют перед самым концом, широко распахнутые голубые глаза, в которые нельзя смотреть слишком долго, иначе утонешь. Дверь за спиной Шлафлоса скрипит, блондин вздрагивает, чуть не подскакивая на месте, начиная спешно одеваться. Нельзя, чтобы его таким увидели.
После сегодняшнего поцелуя в Большом Зале и так поползут слухи. Слухи, которые нельзя подтверждать.
   Аккуратно сложив влажное полотенце, Петер примащивает его на прикроватную тумбу, а сам плюхается рядом, на свою кровать. Он прикрывает глаза, явно намереваясь уснуть. Но что-то нарушает столь радужные планы. Странное томление в груди, пока безымянное, не дает расслабиться, спокойно вздохнуть. Рейвенкловец упрямо валяется на кровати, но через четверть часа не выдерживает и, гонимый не понятным даже ему инстинктом, покидает спальню, спускаясь обратно в гостиную. Ральф, который, кажется, не сдвинулся с места еще с момента ухода Петера, все так же сидит в кресле, а рядом с ним, расплывчато улыбаясь, стоит Лавгуд. Девушка широко разводит руками, иллюстрируя свой очередной чудесатый рассказ.
- Это все нарглы, - её голос звучит призрачно и далеко.
Чжоу Чанг встревожено вглядывается в монументальное окно, взгляд абсолютно черных глаз рейвенкловки испытывающее скользит по серому осеннему небу, ни на чем не задерживаясь. Петер кивает девушке, но остается незамеченным, и, стоит признаться, он несказанно рад этому факту. Когда немец добирается до небольшого диванчика, оббитого синим бархатом, его ноги совсем подкашиваются.            Шлафлос буквально падает, находя в этом бархате неожиданную опору. Судя по ощущениям, его знобит. Необычное томление постепенно перерастает в волнение. Сладкое, как запах одолженной ему мази. В последний раз так парень себя чувствовал, когда несколько дней назад руки брата, властные и грубые, сжали его ягодицы, безапелляционно прижимая к себе. Диван срипит, прогибаясь под чьим-то весом, но, покрасневший и смущенный, рейвенкловец не обращает на это ровным счетом никакого внимания.
- Хэй, сестричка, что это с тобой?! Ты не заболела?  - Петер, тупо смотрящий в одну точку, потерянно оглядывается по сторонам. Он уверен, что еще секунду назад Артура и в помине не было, и поэтому настолько удивлен, что молчит, предавая извечную привычку перебивать брата на полуслове. - Малый, ты в Больничном крыле был?
Сердце тяжело стучит, норовя удариться о ребра и пробить их. Младший из братьев, обычно холодный и отстраненный, нащупывает ладонь старшего, и заглядывает ему в глаза. Он переплетает их пальцы, осторожно, готовый в любой момент отстраниться. Петер не уверен, что с ним происходит, но в низу живота начинает разливаться приятное тепло. Он все еще ощущает сладкий аромат одолженной мази, и слаще него только едва уловимый запах Артура. Такой родной. Им пахнут все вещи брата, его подушки и одеяла, его рубашки и мантия, и его обнаженное тело – тоже. И Артур, словно читая все те грязные, спутанные мысли, что пролетают в голове Петера, склоняется ближе.
- Хотя, допускаю, что в Больничном крыле нет лекарств от этой болезни, маленький. Может быть я помогу тебе, а?
- Ты мог бы, – обычно, чтобы выбить из младшего согласие, приходиться плясать с бубном вокруг кровати около часа, и удивлен уже скорее Артур. Приятно удивлен.
- Иди первым и жди. – Артур убирает свою руку и, самодовольно улыбаясь, кивает в сторону спален пятого курса.
   Младший из братьев встает и медленной, нетвердой походкой, обходит всю гостиную. При каждом шаге ему кажется, что пол вот-вот ускользнет из-под ног, и он упадет, и только Артур, только Артур сможет поймать и предотвратить падение, а иначе оно будет длиться вечность, как те ступеньки по пути в башню. Волосы Петера все еще отдают розовым, но теперь этот оттенок еле уловим, и когда парень проходит мимо Ральфа, тот заговорчески подмигивает, переводя взгляд с одного Шлафлоса на другого.
Проходит добрых десять минут перед тем, как дверь в спальни вновь открывается. Петер уже начинает переживать: Правильно ли он понял брата? Но в то же мгновение на пороге показывается Артур, во всей своей красе, и сомнения отходят на второй план, ровно как и здравые мысли, несмело прорезавшиеся сквозь всю эту сладкую пелену.
- Я волновался, что с тобой что-то случилось, - зачем-то шепотом говорит рейвенкловец, поднимаясь с кровати. Всего несколько шагов и их с братом отделяют всего-то какая-то пара сантиметров; стоя так близко, не возможно не целоваться.
Воровато оглянувшись себе за спину, Артур закрывает дверь. Закрывает дверь, в которую, в сопровождении характерного звука, оказывается впечатан напористым Петером. От неожиданности старший Шлафлос поддается, позволяя младшему вести.
Петер чуть ли не напрыгивает на брата: приподнявшись на носках, он обнимает его за шею и, наваливаясь всем телом, прижимается ближе. Его губы оказываются примерно на уровне кадыка Артура, который Петер бегло целует перед тем, как Шлафлос успевает склониться.
- Ты ведь остался там, один, а я… - поток неожиданной честности весьма бесцеремонно прерывают. Поцелуем. Губы Артура накрывают его, властные, жадные, и поцелуй выходит ровно таким же. Петер не сопротивляется, приоткрывая рот и пропуская язык брата внутрь.
Его коленки подгибаются, а вот кое-что другое твердо и надежно, как никогда.
- Ого.

Отредактировано Peter Schlaflos (12 июля, 2013г. 23:06:54)